тепло
/окружи себя этими солнечными мальчиками —
пусть смеются и будут тебе как братья
в каждом такая сила, что даже вдыхая рядом с любым из них, чувствуешь, как, будучи до этого сморщенным, полусдутым воздушным шариком, медленно разглаживаются все углы и стыки
каждому из них не больше двадцати трех, но такая в каждом улыбка, что все, что лежит в мире несвершённого и несовершенного, сдувается и исчезает
будет казаться, что все, что тревожило тебя до этого, вообще никогда не происходило
когда они будут встречать тебя,
переживать за тебя, юные, не узнавшие горя
не заслужившие горя, не оправдавшие никаких из повсеместно торжествующих бед и кораблекрушений,
посмотри, как у них солнце просвечивает через веки, тонкие и невесомые
слушай, как они поют, не страшась совсем ничего,
как встречают тебя и поют
наполняйся теплом от них, своих новых братьев,
пусть его станет ровно столько, чтобы оно лилось из тебя и выплескивалось,
чтобы казалось, что нет предательства, боли и плоских твоих печалек,
смотри, как легко им дается быть проводниками,
если есть эта армия света, не существует и никогда не будет существовать никакой войны
и когда ты, потрепанный, в истлевших лохмотьях,
со стертыми в кровь коленками (по дороге разбив банку зеленки, нечем мазать),
с обгоревшим на солнце носом и наполовину расстрелянным якорем из пенопласта,
мозолями на ладонях и не зажившими еще внутренностями,
случайно утыкаешься носом лодчонки своей в какую-то неизвестную гавань, которую по ошибке не занесли ни в один туристический путеводитель,
расстроившись от того, что отклонился от маршрута,
смотришь, как спокойный бриз гладит надвигающийся шторм, который сразу же успокаивается, убаюканный,
и на берегу встречают тебя они, тонкие веки, теплые руки, горячие души,
открывают рты, и оттуда льется это особенное, разбавленное медом солнце
и становится так легко
смеяться.